13:00 О Брайтон Бич |
Вадим Ольшевский БРАЙТОН-БИЧ. ДВА МЕЛКИХ СЛУЧАЯ ИЗ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ.. January 27, 2014 at 7:33pm -0- Из книг и фильмов нам всем хорошо известно, что такое ностальгия. Гуляет Штирлиц среди березок в лесу под Берлином и, прищурившись, смотрит вслед журавлиному клину в небе. А мы, зрители, слышим проникновенную фортепианную музыку и понимаем, что он испытывает острое, щемящее чувство тоски по родине. Или же в другом фильме, генерал Чарнота, в Стамбуле (на бэкграунде - голос муэдзина), палит из пистолета в небо из окна своей мансарды, и кричит: «Проклятый город»! И мы тоже всё чувствуем моментально. Ну, а в наше время ностальгия, это столь широко распространенное в прошлом чувство, уже почти не возникает, по крайней мере, у русских эмигрантов в США. Сложно представить себе какого-нибудь Изю Тираспольского, с пистолетом в руке, кричащего «проклятый город!» из окна своей квартиры на 18-ом этаже дома на Аппер Ист-Сайд. Трудно говорить о причинах исчезновения ностальгии, может, все дело в интернете с фейсбуком, а может, и в русском телевидении. Кто знает, что было бы, если бы Штирлиц и генерал Чарнота по вечерам смотрели бы по ящику Максима Галкина с Иосифом Кобзоном. Возможно, тогда их ностальгия была бы не столь острой. Кто знает! От наблюдательного читателя не укрылось то, что, говоря о ностальгии в наше время, я употребил слово «п о ч т и», я сказал, что она почти не возникает у народонаселения. Дело в том, что в нашей жизни все же иногда бывают моменты, когда сердце сжимается от любви к родине. Закажешь, к примеру, вареники с вишнями в русском ресторане на Брайтон-Бич, и сразу - бац! - тут и слезы на глазах выступят, и воспоминания нахлынут. Но для этого на Брайтон-Бич ехать надо. Что мы недавно и сделали, предприняв поездку из Манхэттена в Бруклин, чтобы поужинать в ресторане «Молдова» на Кони-Айленд. В конце ужина мы были уже настолько переполнены ностальгией, что речи о том, чтобы вот так вот, сразу, садиться в машину и ехать домой в Бостон, речи об этом идти не могло. Было принято решение прогуляться перед возвращением по набережной на Брайтон-Бич.
-1-
Ехать от ресторана «Молдова» до этой знаменитой набережной минут десять, прямиком по Кони-Айленд, никуда не сворачивая. По дороге я вспоминал о своем первом визите на Брайтон, чуть ли не лет 20 тому назад. Краткий отчет об этих двух посещениях, первом и последнем, и будет дан ниже.
-2-
Итак! Первый раз я попал на Брайтон-Бич через две недели после переезда в Америку. Вот как это было.
Я тогда приехал в Калифорнию, в Стэнфордский университет, где мне дали позицию постдока на три года. Вышел на работу я сразу, времени на обустройство не было совершенно, и потому мне нужно было снять квартиру и купить машину в первый же день. Квартиру я снял быстро, за час, в ближайшем к университету комплексе, а на покупку машины у меня ушел чуть ли не целый день.
- Вначале куплю самую дешевую, старенькую, - думал я, - а через несколько зарплат поменяю ее на что-нибудь получше.
Поиски я начал с того, что купил в университетском книжном магазине брошюру «Как торговаться при покупке автомобиля».
Из книжки я узнал много интересного, узнал, что при торговле вовсе не нужно стараться приводить умные, убедительные и логичные аргументы, это никому не нужно. Вполне можно нести полную ахинею, результат торговли от этого не зависит. Мысль эта была неожиданной, и мне она очень понравилась. Я ведь и так зачастую несу полную ахинею, а тут, как вдруг оказывается, при покупке автомобиля это даже и полезно.
- А если ваши аргументы о снижении цены исчерпаны, - писал автор брошюры, - следует молча подойти к машине и всем своим весом нажать на капот, после чего отрицательно покачать головой.
Я так и поступил. За машину, которую я нашел по объявлению в газете, просили полторы тысячи, а у меня была лишь тысяча. Когда переговоры с владельцем, рослым парнем, приехавшим из Гаити, зашли в тупик, я, в полном соответствии с алгоритмом, подошел к машине, всем весом нажал на капот (машина при этом присела) и с сомнением покачал головой.
- Черт с тобой, - воскликнул бывший гаитянин, - забирай ее за тысячу!
Мы быстро подписали бумаги, я изучил карту, составил маршрут и поехал в университет, радуясь тому, что все так быстро и удачно закончилось. Через какое-то время, видимо, от избытка радости, я сбился с пути и выехал за пределы карты, в ее северо-восточной части. После часа случайных блужданий я с облегчением увидел, что вновь «въехал в карту», но нахожусь уже в ее противоположной, юго-западной части.
Тут выяснилось, что у меня кончился бензин. Я заехал на заправку и вдруг понял, что не знаю, как заправляют машины в Америке. Методом проб и ошибок, проведя на заправке полчаса, я сумел наконец вставить все шланги куда нужно, нажать на все необходимые кнопки и в конце концов заправиться. На работу я вернулся лишь к концу рабочего дня.
-3-
В университете, в моем почтовом ящике, меня уже ждало первое письмо, в конверте с эмблемой международного центра университета. Я вскрыл конверт и с удивлением обнаружил в нем билет на вечернее представление в кабаре «Танцы народов мира». Было немного неожиданно то, что университет предлагает мне пойти в кабаре, но приложенная к билету записка все объясняла.
- Наша давняя традиция, - говорилось в записке, - вручать нашим иностранным визиторам, в первый день их научного визита, билеты в театр или на какое-нибудь представление. Билеты на популярную в Стэнфорде программу «Танцы народов мира», - говорилось далее в записке, - ценою в 125 долларов полностью раскуплены на месяц вперед. Но так как в программе выступают студенты нашего Стэнфордского факультета танцев, несколько билетов в месяц достаются университету в подарок. Записка рекомендовала не опаздывать и желала мне хорошо провести время.
До начала представления оставалось менее получаса, и я поспешил в «Танцы народов мира». Через полчаса я уже сидел в кабаре, белая скатерть, хрусталь, вокруг меня крутились официанты, первая перемена блюд, вторая… Столик мой был очень близко к сцене, на которой ожесточенные танцовщицы истово стучали каблучками под аккомпанемент двух гитаристов в белых свободных рубахах, красных широких поясах и темных обтягивающих брюках. Я сидел в ресторане, пил сангрию, смотрел фламенко и испытывал несколько странное чувство. Чувство это, рискуя при этом нарваться на критику тех, кто в этих чувствах разбирается, можно длинно назвать сюрреалистическим чувством изумленного одиночества. Дело в том, что вопреки тому, что было написано о популярности «Танцев народов мира» в записке, единственным зрителем этого представления был я, кроме меня, других посетителей в кабаре не было.
Через 30 минут ситуация разъяснилась, двери открылись, и в залу ввалилась японская туристическая группа, веселые японцы не обращали особого внимания на представление, они шумели, усаживались за столики, занимаясь при этом непрерывным взаимным фотографированием. Посидев минут двадцать, быстро съев свой ужин и получив, видимо, полное представление о фламенко, японцы так же мгновенно и дружно покинули ресторан, опять оставив меня наедине с официантами и труппой.
-4-
Я вернулся из кабаре в пустую, без мебели, квартиру, мой первый день на новом месте подходил к концу. Я вдруг почувствовал, насколько это необычно и странно - засыпать в доме без единой книги.
-5
На следующий день я проходил мимо университетской библиотеки и увидел там, в ящике со списанными книгами, выцветший двухтомничек "Избранное" В.И.Ленина на русском языке, и я его подобрал. Теперь, возвращаясь домой после семинара о вейвлетах или о некорректно поставленных задачах, я раскрывал единственную книгу в моей квартире и читал "Как нам реорганизовать Рабкрин", "Шаг вперед, два шага назад", "Лучше меньше, да лучше", "Кто такие друзья народа, и как они воюют против социал-демократии". На факультете я начал работать с двумя аспирантами, китайцем Цао и индусом Сандурамом, мы объяснялись с трудом, на пальцах, так как ни один из нас, в сущности, не владел английским. Вскоре я заметил, что меня постоянно тянет в математических дискуссиях с ними цитировать Ленина. - Как говорил Ленин, - сообщал я своим аспирантам, - "абстрактной истины не бывает, истина всегда конкретна", - и продолжал, - давайте же и мы отвлечемся на минуту от абстрактного теоретизирования и разберем вот этот вот наглядный пример. Или: - Ленин писал, - говорил я им, рекомендуя прочитать ту или иную математическую статью, - Ленин писал, что «если я знаю, что знаю мало, я добьюсь того, чтобы знать больше!» Я вначале пытался бороться со своей новой привычкой, но потом махнул на нее рукой, тем более что вскоре и Цао, и Сандурам тоже начали в ответ ссылаться на своих Дэн Сяопина и Джавахарлала Неру…
-6-
Через неделю после приезда в моем кабинете в первый раз зазвонил телефон. - Привет, Никель! – услышал я в трубке голос Светки Кислякович, одноклассницы, которую я не видел со школьных времен, - Никель, привет! Разведка донесла, что ты в Америке! - Привет, Кисля! – обрадованно назвал и я свою собеседницу ее школьным прозвищем, - твою разведку, наверное, зовут Yahoo? - Кисля, - оживленно продолжал я, - как я рад слышать твой голос! Да, я только что приехал в Калифорнию, в Стэнфорд. А ты, ты где сейчас? - Где-где? – отвечала весело Светка, - известно где! Мы с Толиком живем на Брайтон-Бич, временно, на первых порах. А работаю я на Манхэттене, в Мерилл Линч, программистом. Так что мы скоро переедем с Брайтона в Нью-Джерси! - Кстати, - радостно продолжала Кисля, - наш разведчик Yahoo донес нам еще кое-что, ты ведь через неделю будешь на конференции в Нью-Йорке? Заходи в гости к нам на Брайтон!
-7-
Звонку Кисли я очень обрадовался по двум причинам.
Дело в том, что в те мои первые дни в Америке меня ни на секунду не покидало странное чувство, первый раз испытанное мною в кабаре «Танцы народов мира». Я все время ощущал, что смотрю какой-то цветной, яркий, забавный, увлекательный, веселый сериал под названием «Америка», но что в зале, кроме меня, нет ни единой души. Эта зрительская уединенность мне чем-то мешала. Ведь даже в телевизионных сериалах их создатели пускают время от времени смех за кадром, создавая у одинокого зрителя ощущение, что он сидит в переполненном зале. (В скобках отметим, что в свое время Эсхил совершил революционный переворот в театре, введя в действие второго актера, до Эсхила все представления давались лишь с одним исполнителем. Мне же в те яркие цветные Стэнфордские дни, видимо, как-то не хватало второго зрителя). Словом, услышав Кислин голос в трубке, я мгновенно радостно осознал, что ее звонок столь же революционен, как и открытие Эсхила и что я все-таки не один в зрительном зале.
-8-
Покончив с первой причиной того, что я так обрадовался Кислиному звонку, перейдем ко второй. Дело в том, что нас с Кислей в школьные годы многое связывало. На уроках литературы в 8-м классе Кисля сидела позади меня и через пять минут после начала каждого урока она исподтишка колола меня в спину деревянным угольником. Боль была адская, я поворачивался и изо всех сил бил Кислю учебником литературы по голове. Учебник был тоненький, удар получался не очень сильным, но я чувствовал, что вся русская и советская литература, Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский, Шолохов, Маяковский, Фадеев, все они на моей стороне. - Никольский! – возмущенно восклицала учительница литературы (не видевшая укола угольником и не понимающая того, что мои действия носили характер самообороны), - Никольский, немедленно выйди вон из класса! (В скобках отметим, что теперь читатель понимает, что в моем полном незнакомстве с отечественной литературой следует винить Свету К. Но к делу это не относится.) После уроков, дома, изогнувшись перед зеркалом, я смотрел на свою израненную, всю в кровоподтеках спину и мечтал о том, что когда-нибудь меня, вместе с Кислей, вызовут к директору школы. - Никольский! – скажет мне директор школы, - вот ты вроде бы вполне адекватный ученик, хотя и не комсомолец. Почему же ты регулярно третируешь комсомолку Светлану Кислякович, эту несчастную девушку, получающую по литературе одни пятерки? А я повернусь к нему спиной и вместо ответа молча задеру рубашку. И директор (и учительница литературы, и моя классная руководительница, они все там будут) увидят мою кровоточащую спину, все поймут, схватятся за голову и скажут: «Ах!». И посмотрят на Кислю испепеляющим взглядом, полным разочарования и осуждения.
-9-
Но вернемся от моих подростковых грез к делу. - Через неделю, когда будешь на конференции в Нью-Йорке, - сказала Кисля, - заходи к нам в гости! Мы с Толиком будем тебе очень рады! - С удовольствием зайду, - ответил я, - а Толик – это кто, твой муж? - Да, - ответила Кисля, - Толик Демьянов, ты его хорошо знаешь, вы же учились вместе в университете. - Ты вышла замуж за Демьянова? – поразился я. Тут следует сделать еще один экскурс в прошлое. С Толиком Демьяновым я познакомился после вступительного экзамена по литературе в университет. Мы с двумя одноклассниками, Мариком Зеликовичем и Изей Шимановичем, сидели на ступеньках у входа в университетский корпус, курили и обсуждали, кто какое сочинение написал. Все мы, как оказалось, выбрали одну и ту же тему «Павка Корчагин – луч света в светлом царстве». Тут к нам подошел парень с внешностью Павки Корчагина (также похожий и на Шарапова из «Место встречи изменить нельзя»). - Тоже отмучился, - сообщил он нам, - писал по «Как закалялась сталь». После чего Толик Демьянов (а звали Корчагина-Шарапова именно так) иронично посмотрел на длинный горбатый нос Изи Шимановича и сказал: - Орлы! Дайте закурить! Закурив, Толик перешел к делу. - В принципе, - отметил он, - я к евреям хорошо отношусь, с уважением. Если ты еврей и учишься, или, скажем, работаешь в народном хозяйстве, то ничего. Но тех евреев, которые уезжают в Израиль, этих предателей родины я ненавижу. - Ну, - осторожно отвечал ему Изя Шиманович, - если человек решил уехать на свою историческую родину, то, наверное, не надо его удерживать здесь насильно… - Конечно, не надо удерживать насильно, - сразу согласился Толик Демьянов, - зачем же удерживать? Я бы им всем сразу выдавал выездные визы в Израиль, подвозил бы к границе, а там всех расстреливал бы за предательство! Через полгода Демьянова сделали секретарем факультетского комитета комсомола, а еще через полгода, по слухам, с ним провели беседу в парткоме. - Мы, конечно, не должны об этом говорить официально, - сказали Демьянову, - но к нам поступил сигнал о том, что после лекций ты играешь в преферанс с Зеликовичем и Шимановичем. - Играю, – не стал отрицать Демьянов, - а что тут такого? - Ничего, конечно же, ничего, - ответили Демьянову, - но хватит ли у тебя моральной выдержки не поддаться, если что, пагубному сионистскому влиянию? Может, между нами, тебе найти партнеров для преферанса других национальностей? - С евреями лучше, - говорят, ответил Демьянов, - ведь нормальных евреев не бывает. Они все или пуганые, или скаредные, или еще какие-нибудь. Вот, например, Шиманович… Орел! Имея семь чистых взяток на руках, обязательно поосторожничает и закажет шесть! Ну и вот, у него всегда в пуле недобор. А Зеликович, этот наоборот, жадный, как я не знаю что! Обязательно закажет вместо семи восемь - и в гору влезет! Нет у них баланса! Вот они мне оба каждый месяц свою стипендию и проигрывают! Нет, лучше евреев партнеров для преферанса не найти! - Ну, ты все же смотри, будь поосторожнее, - говорят, сказали Демьянову в парткоме, - главное, чтобы сигналов больше не было. После только что рассказанного читатель, несомненно, поймет всю глубину моего удивления. - Ты вышла замуж за Демьянова? – изумленно спросил я Кислю. - И он согласился уехать? А чем он здесь занимается? - Толик хорошо устроился, - легко ответила Кисля, - он купил минивэн и нанялся в синагогу развозить еврейских детей на кружки по музыке, математике, литературе. Работы много, он очень устает… - У нас уже сыну десять лет, - добавила Кисля. - Ромочка такой молодец! Много читает на обоих языках, на бирже играет, представляешь? По полштуки баксов в день делает, больше отца. Вундеркинд! - А как поживает твой папа? – спросил я. Папа Кисли был в свое время главным инженером крупного завода. - Папа живет с нами, - вздохнула Кисля, - с ним столько проблем… - А что такое? – спросил я, - какие проблемы? - У папы на старости лет появилась мания, - ответила Кисля, - перевоспитывать американцев. Увидит на улице американскую мамашу с ребенком, и сразу к ней. Мол, повяжите ребенку шарфик, а то простудится... - Главное, - продолжала Кисля, - папа знает два языка, русский и таджикский, который он выучил в эвакуации. И ему известно, что американцы русского не знают, поэтому он с ними говорит исключительно по-таджикски. - Боюсь, - вздохнула Кисля, - его когда-нибудь арестуют за эти приставания к малолетним…
-10-
Через неделю, в 3 часа, как и было назначено, с бутылкой водки и коробкой конфет, я стучался в дверь Кислиной квартиры. Мне открыл довольно упитанный, впрочем, весьма подвижный мальчик, он молча протянул мне свою пухлую руку, которую я уважительно пожал. - Ты, должно быть, Ромочка? – задал я дурацкий риторический вопрос. - А ты – Максим из Стэнфорда, - утвердительно ответил Ромочка, - заходи, разувайся, мама и папа вернутся через пару часов. - Но ведь они мне назначили на три? – уточнил я. - Дедушку арестовали, - объяснил Ромочка, - он опять говорил с американцами по-таджикски. Мама и папа поехали за ним в участок. - Мама просила тебя, - продолжал Ромочка, - чтобы ты, пока их нет, отвел меня на Брайтон-Бич и там накормил. - Выходим через 10 минут, - деловито сообщил мне Ромочка, - мне нужно вначале закончить одну трансакцию. С этими словами он повернулся и исчез в своей комнате. Я последовал за ним. Ромочка сидел у компьютера, заполняя какую-то веб-форму. - Покупаю акции банка Wells Fargo, - сообщил он мне, не отрываясь от экрана, - я последнее время вообще как-то сильно поверил в финансовый сектор… Когда Ромочка закончил свои дела, я подсел к его компьютеру проверить свой университетский имэйл. Когда я набирал адрес сервера, браузер, в режиме автозаполнения, начал предлагать переход на многочисленные веб-сайты, на те, которые ранее посещал Ромочка. Тут были и «оральный секс», и «едва легальные девочки», и «белая женщина + черный мужчина», и «жесткое порно», и «лесбиянки», и «секс со зрелыми женщинами», и «горячие попки» и многое другое. Я с непроницаемым лицом проверил почту, и через несколько минут мы с Ромочкой уже молча шли по Оушен-Парквей в направлении Брайтон-Бич. - Маме, - прервал молчание Ромочка, - об этом знать не обязательно. - Это не то, что ты думаешь, - добавил Ромочка после паузы, - я посещаю эти сайты не как пользователь. - А как кто? – удивился я. - Это мои сайты, - объяснил Ромочка, - я их в свое время купил, а сейчас администрирую. - Администрируешь порносайты? – изумился я. - А как ты думаешь, - ответил Ромочка вопросом на вопрос, - где я сделал первоначальный капитал для биржи? - На этих сайтах? – не поверил я. - Три года назад, - начал свой рассказ Ромочка, - я сказал папе, что на день рождения хочу сидирайтер. Тогда у нас в школе ни у кого сидирайтеров еще не было, и я за доллар копировал всем музыкальные компакт-диски. За полгода заработал свою первую штуку баксов и на нее купил пару веб-сайтов, чтобы делать деньги на рекламе. Для рекламы на интернете нужен трафик, а лучшего трафика, чем на порносайтах еще никто не придумал.
-11-
- Не будем о грустном, - прервал свою исповедь Ромочка, - видишь эту эстакаду? Это Брайтон-Бич авеню. Мы идем в ресторан «Татьяна», там самые вкусные вареники с вишнями. Мы свернули с Оушен на Брайтон-Бич. В этот момент логика повествования требует, чтобы рассказчик сменил амплуа и стал, на короткое время, кинооператором. Соответственно, это изложение превратится, на минуту, из рассказа в эпизод фильма, фантастического фильма, в котором герои нажимают на кнопку машинки перемещения в пространстве и оказываются на другой планете. Итак, представим себе вначале широкую и безлюдную Оушен-Парквей. Солнце, серый асфальт, серые безликие многоэтажки, пыльные серые деревья, не дающие тени. Ни одного магазина, ни одного человека, типичный район-спальник. Эту картинку можно дать черно-белой, или же сделать цвета блеклыми, с применением эффекта «сепия». По тротуару, беседуя, неторопливо идут два человека, взрослый и ребенок, я и Ромочка. Оператор снимает нас идущими на него, Брайтон-Бич авеню не видна, она позади. Когда мы с Ромочкой на нее сворачиваем, камера разворачивается на 90 градусов, и зритель вместо серой и пустынной Оушен видит в кадре броуновское движение на пестрой и яркой Брайтон-Бич авеню. Толпа, огромное количество магазинчиков с разноцветными кричащими вывесками на русском, лотки с фруктами, занимающие половину тротуара, мешки с мусором, выставленные к проезжей части. Надо всем этим – закрывающая небо грязная эстакада, по которой проносятся поезда сабвея, от их движения вибрирует все вокруг. Особое внимание следует уделить звуковым эффектам. Тишину Оушен-Парквей резко сменяет идущий сверху грохот поездов, грохот, перекрывающий на время шум толпы. -Два чебурека и одну плацинду, - выкрикивает лысый толстяк, передавая продавщице в окне лавочки деньги. - Люда! Люда! – истошно кричит с улицы пожилая дама кому-то внутри продовольственной лавки, - масло, возьми подсолнечное масло! Словом, ад.
-12-
Я во все глаза смотрел вокруг и читал вывески и рекламу на русском. «Два слайса пиццы + сода = 5 долларов», «в продажу поступила свежайшая фермерская телятина», «золото: скупка и ремонт», «кредитные карточки временно не принимаем», «пельмени: поверь в себя», и «убедительная просьба, в кафе не приносить и не употреблять пищу и напитки, принесенные из других магазинов». На двери одного из магазинов висела табличка «We speak English». - Бизнес на Брайтон-Бич, - тоном знатока сообщил мне Ромочка, - имеет свою специфику. Если в Москве сейчас для бизнеса придумывается необычное, запоминающееся название, такое, как «Елки-палки», то на Брайтоне преобладает эстетика сталинских времен: «Метрополь», «Националь».
-13-
- Писять хочу, - неожиданно сообщил мне Ромочка. Мы зашли в ближайшее кафе, где Ромочка сразу направился к туалету. Там его перехватил владелец, немолодой объемистый дядечка в футболке с портретом Че Гевары. - Молодые люди, - начал он иронично, издалека, - далеко ли собрались? - Писять хочу, - сообщил ему Ромочка. - Идите за мной, - сказал поклонник Че Гевары и повел нас назад, к табличке у входа. - Читайте, - сказал он. - «Туалет только для посетителей», - прочитал Ромочка. Владелец забегаловки победно посмотрел на нас и развел руками. - Не морочь одно место, изверг, - сказала ему басом немолодая пышная тетечка в фартуке официантки, - пусти мальчика пописать. - Так, Маруся! - с удовольствием вступил в разговор с ней поклонник Че Гевары, - давай мы раз и навсегда расставим точки над i. Давай мы, раз и навсегда, уясним для себя, кто здесь менеджер, а кто здесь официантка. И кто здесь принимает решения. - Иди сюда, мальчик, - взяла Ромочку за руку официантка и повела его к туалету, - иди и писай на здоровье. Владелец забегаловки повернулся ко мне. - Пописать стоит доллар, - сменил он стратегию, - по-маленькому – доллар, а по-большому – два доллара. - Суровый у вас менеджер, - сказал я официантке, передавая владельцу доллар. - Кто, Сёма суровый? – удивилась официантка, - да шо вы такое говорите? Он просто любит потрындеть! А так, это добрейшей души человек! Это же мой муж! - У твоей бизнес-модели есть проблема, - сказал Сёме вернувшийся из туалета Ромочка. - Ты не контролируешь того, что люди делают внутри уборной, и это лазейка. Тебе любой может заплатить за вход только один доллар. Владелец посмотрел на Ромочку с одобрением. - Малой зрит в корень! – сказал он мне, и опять повернулся к Ромочке. - Это не проблема моего бизнеса, - объяснил он, - это глобальная проблема нашего времени. Людям нельзя верить! Глобальная проблема нашего времени! Заплатят за по-маленькому, а пойдут по-большому! И так во всем! - О времена! О нравы! – сказал Ромочка, глядя на меня серьезными глазами, после чего повернулся к владельцу. - Убери из туалета туалетную бумагу, - сказал Ромочка. - То есть? – не понял его владелец. - Бери за вход доллар и, если надо, давай еще за доллар рулон туалетной бумаги в рент. Владелец забегаловки посмотрел на Ромочку с восхищением. - Вундеркинд! – сказал он мне.
-14-
Мы продолжили наш путь к ресторану «Татьяна». - Вначале Брайтон-Бич был фешенебельным курортом для богатых европейцев, - начал рассказывать Ромочка, - только в 1909 году его посетило около 20 миллионов человек. Здесь бывали Эдисон, Фрейд, Горький, Маяковский… Но потом, - продолжал Ромочка, - Брайтон подвергся четырем еврейским нашествиям и результат налицо. Разорение и деградация. - Еврейским нашествиям? – удивился я. - Первое еврейское нашествие на Брайтон, - продолжил Ромочка свою лекцию, - началось в начале 30-х годов. Тогда в Нью-Йорке жило миллион шестьсот тысяч евреев, преимущественно выходцы из России. Они селились в основном на Лоуэр Ист-Сайд, на Манхэттене. В начале тридцатых, когда началась великая депрессия, все разорились и потеряли работу. Многие переселились в Брайтон, цены на жилье здесь тогда сильно упали. - Откуда ты все это знаешь? – удивился я. - От папы, - отвечал Ромочка, - «История антисемитизма в Америке» Динерштейна – его настольная книга. Папа приходит с работы, из синагоги, ужинает и садится у лампы читать Динерштейна. И маме зачитывает. О квотах для евреев в университетах в начале 20 века, о табличках «Евреям и собакам вход воспрещен» в кафе и ресторанах. - Как раз в то время, о котором мы говорим, - продолжал Ромочка, - в годы великой депрессии, многие газеты писали передовицы о том, что переселение миллиона шестисот тысяч евреев из России – это угроза для американской цивилизации, для нордической расы. Папа любит все это, статьи о криминальной природе русского еврейства, зачитывать маме. А особенно ему нравится читать ей стишки, например: «The rose is red, the violet’s blue – everywhere you go, there comes a Jew». - И что мама ему отвечает? Вообще, - осторожно спросил я, - мама и папа много дискутируют об этих вопросах? - Вообще не дискутируют, - отвечал Ромочка, - они спорили только один раз. У меня через пять месяцев будет сестричка, мама хотела назвать ее Рахиль, а папа – Патрицией. - И на чем остановились? – спросил я. - Я посоветовал им назвать ее Рахиль Патрицией, они обрадовались. В Америке можно давать ребенку два имени…
-15-
- Сколько себя помню, - прервал Ромочка свой рассказ об истории Брайтона, указывая на сидящую на ступеньках магазина “International food” пожилую женщину, - она всегда здесь сидела. Возле женщины, на коврике, были разложены флаконы духов, тут были и «Красная Москва» с «Ладышем» и «Chanel» с «Versace». - Она продает поддельные духи за четверть цены, - продолжал Ромочка, - то, что у нее стоит 20 долларов, в магазине продают за 80. - Эй, не слушайте байстрюка, - воскликнула, обращаясь ко мне, женщина, - все мои духи фирменные! Цена низкая, потому что я беру их с базы без посредников. - Подумайте головой, - продолжала женщина, - вот вы сейчас купите у меня эти «Chloe”, а дома окажется, что они поддельные. И вы тогда скажете, что Фира Борисовна вас обманула! Ну, и зачем мне это надо?
-16-
Мы двинулись дальше.
- Второе нашествие евреев на Брайтон, - продолжил Ромочка свой экскурс в историю, - последовало сразу после первого. В 1933 году Гитлер пришел к власти, и пошел новый поток эмигрантов сюда, тогда на Брайтон ехало больше народу, чем в Палестину. Третье нашествие – после войны, на Брайтоне поселились 55 тысяч евреев, выживших во время Холокоста. - Вначале они жили здесь нищенской жизнью, - рассказывал Ромочка, - но постепенно стали на ноги, и начался отток евреев из Брайтона, к 70-м годам здесь уже никто не жил. - А в 70-х начали приезжать эмигранты из СССР, - продемонстрировал уже я свои недюжинные познания, - и Брайтон превратился в русский район. - Да, это и есть четвертое нашествие, - подтвердил Ромочка, - тогда Брайтон стали называть «маленькой Одессой». - Интересно, - заметил я, - я недавно посмотрел два фильма о жизни Брайтона в 30-е и 40-е годы, «Воспоминания о Брайтон Бич» Нила Саймона и «Эпоху радио» Вуди Аллена. Они появились в середине 80-х, как раз в апогее русской жизни на Брайтоне. Возможно, Вуди Аллен и Нил Саймон приревновали и захотели заявить о своем приоритете на Брайтон… - В любом случае, - со знанием дела заявил Ромочка, - вот увидишь, через 20 лет здесь русских не останется, одни пенсионеры.
-17-
Мы, наконец, дошли до ресторана «Татьяна», и я остановился возле вывешенного у входа меню. - Не читай, - сказал Ромочка, - мы пришли сюда есть конкретно вареники с вишнями. Из ресторана вышла покурить парочка средних лет, видимо, муж с женой. Жена выпускала дым, флегматично глядя куда-то вдаль, а муж с любопытством глядел на нас, видимо, намереваясь начать разговор. - Мы тут на дне рождения, - сказал он, - а вы пообедать? - Он пришел сюда меня накормить, - сообщил ему Ромочка. Услышав это, муж повернулся к жене и сделал останавливающий жест рукой. - Молчи, - сказал муж, обращаясь к жене, - я им скажу все, что думаю. Жена курила, равнодушно глядя на него, видимо, вовсе не собираясь вступать в разговор. - Вы делаете большую ошибку! – сообщил нам муж. - Не идите в «Татьяну». Мы и сами, если бы не день рождения, обедали бы сегодня в другом месте. - Ну, что смотришь? - обратился муж к бесстрастно курящей жене, - я им сказал то, что думаю! - Здесь все дорого и невкусно, - повернулся муж к нам, - идите в любую маленькую кафешку на Брайтоне, и вы только выиграете! И по цене выиграете, и по вкусовым ощущениям! - А сейчас что не так? - спросил он жену, которая смотрела на него все так же равнодушно, - у меня, что, не может быть собственного мнения?
-18-
Покончив с целью нашего путешествия, а именно, с варениками, мы с Ромочкой вернулись домой. После того как я обнялся и расцеловался с Кислей, пожал руку Демьянову, Ромочка тоже протянул мне руку. - Для меня было честью познакомиться, - сказал он и исчез в своей комнате. - Вот паразит! – сказала мне Кисля. - Я наготовила кучу еды, а он потащил тебя обедать на Брайтон! - То есть, - догадался я, - ты не просила меня накормить его там? - Нет, конечно, - отвечала Кисля, - он просто очень любит вареники с вишнями. - Еще маленький, а уже какой хитрожопый! – сказал Демьянов с гордостью. - Вот что такое еврейские гены! Вундеркинд! - Ну что, вызволили папу из-за решетки? – спросил я. Кисля и Демьянов переглянулись. - Они хотели, чтобы мы с Толиком заплатили за папу бэйл 180 баксов, - ответила Кисля. - К судье его поведут послезавтра, - добавил Демьянов, - пусть посидит два дня в тюрьме по 90 долларов в день…
-19-
На этом рассказ о моем первом посещении Брайтон-Бич, состоявшемся чуть ли не 20 лет назад, заканчивается, и мы возвращаемся к началу этого повествования.
Мы с Наташей, после ужина в молдавском ресторане в Бруклине, едем по пустынной ночной Кони-Айленд в направлении Брайтон-Бич Авеню. - В детстве, - говорил я по дороге, - я ужасно любил книжку «В стране литературных героев» Рассадина и Сарнова, я ее перечитывал много раз. В этой книжке мальчик Гена переносится в страну литературных героев и беседует там то с д'Артаньяном, то с Тарасом Скотининым, то с Дон Жуаном… - Каждый раз, когда я приезжаю на Брайтон, - продолжал я, - я чувствую, что тоже попал в страну литературных героев, героев еще не написанной веселой, грустной и очень абсурдной книжки. - Или же, - продолжал я, не давая никому, по своему обыкновению, возможности вставить слово, - я чувствую себя этнографом. Я, этнограф, покидаю кабинетную тишь и отправляюсь в нелегкую экспедицию для изучения этноса, толком наукой не исследованного. - Так что мы сейчас едем на Брайтон не просто так, - подытожил я, - мы едем изучать обычаи брайтонбичан, их духовную и материальную культуру, их историческое развитие, их межэтнические взаимоотношения. - Я возьму с собой камеру и буду все фотографировать, - отвечала Наташа, - у меня уже прямо руки чешутся запечатлеть все на пленку.
-20-
Но наш исследовательский пыл был напрасен, фиксировать на пленку было нечего. Набережная на Брайтоне в этот еще не столь поздний час была совершенно безлюдна. - Неужели Ромочка был прав, - мелькнула у меня мысль, - и все русские эмигранты действительно покинули Брайтон?
-21-
В этот момент я бы хотел опять превратиться на минуту в кинооператора и снять следующую картинку. Туман, темень, пустынная набережная залита светом желтых фонарей. На бэкграунде тихо играет фортепиано, скажем, тему «September Song» Курта Вейля. Где-то там, слева, луна, плещется океан. Справа – бесформенный темный массив жилых многоэтажек, тускло светятся желтые окна. По деревянному настилу набережной медленно бредут две маленьких фигурки, это мы с Наташей. Где-то там вдали, на набережной, виден огонек, оттуда доносится музыка. Когда мы с Наташей (съемка ведется издалека, сверху) подходим к этому огоньку, камера приближается, и мы видим двух укутанных в пледы старушек, сидящих на принесенных с собой складных стульях. Между ними на деревянном настиле – мигающий цветными огоньками бумбокс, играющий русскую попсу. Старушки улыбаются и мерно, в такт музыке, кивают головами, наблюдая за танцующими. Камера поворачивается и мы видим танцующих, их двое, мужчина и женщина. Женщине, маленького роста, уже под 80, она одета в ондатровую шубу, голова повязана цветным украинским платком. Собственно, она не танцует, а стоит, опершись на костыли, и, улыбаясь, виляет в такт музыке коленями. Рядом с ней, а точнее, над ней, танцует, тоже улыбаясь, огромных размеров черный детина, не по погоде одетый в баскетбольную майку, трусы, и огромные спортивные бутсы. На его голове – бейсбольная кепка надетая козырьком назад. Из бумбокса льется русская песня: «О боже, какой мужчина,/ Я хочу от тебя сына,/ Я хочу от тебя дочку!/ И точка, И точка!»
-22-
Постояв минуту рядом с танцующими, мы двинулись назад. Наташа увлеклась фотографированием океана и луны и убежала к парапету, отделяющему деревянный настил от пляжа. Я заметил в защищенной от ветра нише между ресторанами «Татьяна» и «Волна» несколько обитаемых скамеек. На левой скамейке, держась за руки, сидели и молча смотрели на темный океан сухонькие старичок со старушкой. На правой скамейке я увидел трех дядечек помоложе, но тоже пенсионного возраста. Двое из них играли в нарды, а третий, стоя за скамейкой, освещал доску тусклым карманным фонариком. Поколебавшись, я уселся на третью скамейку, в центре.
-23-
Судя по всему, игра в нарды была закончена, и двое сидящих на скамейке просто оживленно разговаривали, а третий, с фонариком, молчал. - Обама написал статью в газету, - важно, со значением, сообщил один из пенсионеров, - о том, что в Америке не должно быть голодных. - Это хорошо? – встревоженно спросил его второй. - Очень хорошо! – отвечал первый. - Почему? – спросил его второй. - Ну, это значит, что, может, и нам что-нибудь перепадет! – отвечал первый. - А в какую газету Обама написал? – спросил второй. - Что значит, в какую газету! – возмутился первый. - Есть только одна газета! Есть только одна газета, в которую Обама может написать. Остальные газеты – жалкие пародии на прессу! - Так в какую газету? – повторил второй. - Конечно в «Комсомолку»! – отвечал первый. - А, да, видел, - отвечал второй, - там статья Обамы рядом с портретом Евтушенко… - Евтушенко хороший поэт, - сказал первый, - но Пушкин лучше. - А мне Пушкин не нравится, - сказал второй, - я лучше люблю Омара Хайяма. - Ты Пушкина не трожь! – возмутился первый, - Пушкин – это наше все! У Пушкина мама была еврейка! - Пушкин писал длинно, - стоял на своем второй, - Омар Хайям короче. - Что, чем короче, тем лучше? – запальчиво, но с иронией спросил первый. - Женщины любят, когда им читают поэзию, - мечтательно отвечал второй, - я с помощью Омара Хайяма, в свое время, пол-Киева переимел. Омар Хайям емкий, умеет делать пойнт! А если бы я им Пушкина читал, еще неизвестно… - Пора домой, - неожиданно вступил в разговор третий, с фонариком, - через 15 минут по первому «Оттепель» показывают!
-24-
Когда шумная троица удалилась, я стал слышать то, о чем тихо беседовали старички со второй скамейки. - В следующем месяце сдашь свою квартиру, - негромко говорил он, - переедешь ко мне, и с деньгами станет чуточку легче. И в кино будем ходить, а может даже и в театр. - Знаешь, - отвечала она после паузы, - когда ты говоришь о кино, я сразу вспоминаю, как мы познакомились. Это ведь был знак судьбы… - Да, - как эхо, повторил он, - знак судьбы, символ. Я это понял сразу, еще там, в кинотеатре. Они взялись за руки. - У меня было такое странное чувство, - продолжил он после паузы, - как же так, я, в Америке, пошел на фильм о Сэлинджере, об американском писателе. И кроме меня, эмигранта из России, никого в зале нет, фильм крутят для меня одного. Это такое необычное, неестественное ощущение - быть единственным зрителем… И тут вошла ты… Они замолчали. - Знаешь, - сказала она, - я всю жизнь думала, что у меня все хорошо, лучшего не надо. Руковожу отделом, все есть, квартира, машина, отдыхать ездили в Ялту… А что сейчас? Живу в гетто, грязь вокруг, денег нет, казалось бы, все плохо… А вот встретила тебя на старости лет и узнала, что такое счастье…
Вадим Ольшевский
БРАЙТОН-БИЧ. ДВА МЕЛКИХ СЛУЧАЯ ИЗ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ. . January 27, 2014 at 7:32pm
Продолжение. Начало здесь:https://www.facebook.com/notes/vadim-ʎʞsʌǝɥslo/брайтон-бич-два-мелких-случая-из-личной-жизни-часть-1/750899028258228 https://www.facebook.com/notes/vadim-ʎʞsʌǝɥslo/брайтон-бич-два-мелких-случая-из-личной-жизни-часть-2/799249866756477 |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |